Конец девятнадцатого века и начало двадцатого века — Москва Владимира Гиляровского, самого известного российского репортера, писавшего под псевдонимом дядя Гиляй, стяжавшего славу своими описаниями дореволюционной истории города. Московский репортер, не опустивший руки после беды в 1887 г. с его первой книгой «Трущобные люди», которая была сожжена во дворе полицейского участка, а набор ее был рассыпан по распоряжению цензуры. Успех знаменитого его труда «Москва и москвичи», рассказавшего всему миру о быте дореволюционного города и его жителей, сделал из «летучего корреспондента», как он себя называл, историка и летописца жизни России.
У Гиляровского своя Москва, город сезонных рабочих и ночлежек, рынков, занимавших значительную часть Садового кольца, и трактиров с отменной русской кухней. Это единственный московский журналист, книгу которого готовы покупать тысячными тиражами и переводить на другие языки спустя век после описанных в ней событий.
Московские трущобы, Хитровская площадь, ночлежки и доходные дома на 10 тысяч человек, приносившие их владельцам баснословные барыши. В дом Степанова-Ярошенко с трактиром «Каторга» в Подколокольном переулке Гиляровский приводил Станиславского, Немировича-Данченко, художника-декоратора и артистов Художественного театра перед постановкой пьесы Горького «На дне». «Днем завтракаешь в «Эрмитаже», ночью, добывая материал, бродишь по притонам Хитрова рынка. Сегодня, по поручению редакции, на генерал-губернаторском рауте пьешь шампанское, а завтра — едешь осматривать задонские зимовники, занесенные снегом табуны…», — писал Гиляровский.
Два главных «эксклюзива» Гиляровского — пожар на фабрике Морозовых, а также пережитая на собственной шкуре Ходынка. Давка на Ходынском поле из-за организованных празднеств и раздачи подарков (грошовых кружек) по случаю коронации Николая II, описанная журналистом и напечатанная в «Русских ведомостях», вызвала временный арест и конфискацию тиража издания, но который потом разрешили и его пришлось допечатывать после републикации его статьи в зарубежных изданиях.
После революции 1917 г. журналист отказался от репортерской жизни и полностью переключился на бытописание дореволюционной жизни. В вышедшей 1930-х годах «Москве и москвичах» Гиляровский отмечает Советскую власть, которая сделает столицу — городом номер один во всем мире, и описывает как происходило с помощью милиции расселение огромных ночлежек.
«Я вижу, растущую не по дням, а по часам новую Москву. Она ширится, стремится вверх и вниз, в неведомую доселе стратосферу и в подземные глубины метро, освещенные электричеством, сверкающие мрамором чудесных зал… В «гранит одетая» Москва-река окаймлена теперь тенистыми бульварами. От них сбегают широкие каменные лестницы. Скоро они омоются новыми волнами: Волга с каждым днем приближается к Москве. Когда-то на месте этой каменной лестницы, на Болоте, против Кремля, стояла на шесте голова Степана Разина, казненного здесь. Там, где недавно, еще на моей памяти, были болота, теперь — асфальтированные улицы, прямые, широкие. Исчезают нестройные ряды устарелых домишек, на их месте растут новые, огромные дворцы», — отмечает Гиляровский.
Автор отмечает строящиеся новые заводы, а также стадионы — «московские колизеи, где десятки и сотни тысяч здоровой молодежи развивают свои силы, подготовляют себя к геройским подвигам и во льдах Арктики, и в мертвой пустыне Кара-Кумов, и на «Крыше мира», и в ледниках Кавказа». Территория Москвы поглощает недавние «гнилые окраины» и ближние деревни. «Москва вводится в план. Но чтобы создать новую Москву на месте старой, почти тысячу лет строившейся кусочками, где какой удобен для строителя, нужны особые, невиданные доселе силы… Это стало возможно только в стране, где Советская власть. Москва уже на пути к тому, чтобы сделаться первым городом мира. Это на наших глазах… Грядущее проходит предо мною… И минувшее проходит предо мной. Уже теперь во многом оно непонятно для молодежи, а скоро исчезнет совсем. И чтобы знали жители новой столицы, каких трудов стоило их отцам выстроить новую жизнь на месте старой, они должны узнать, какова была старая Москва, как и какие люди бытовали в ней. И вот «на старости я сызнова живу» двумя жизнями; «старой» и «новой». Старая — фон новой, который должен отразить величие второй. И моя работа делает меня молодым и счастливым — меня, прожившего и живущего на грани двух столетий, на переломе двух миров», — написал Владимир Гиляровский.
